Пятница, 29.03.2024, 18:34




















Инна Кирьявайнен

Автор © Леонид Жуховицкий


Эта девушка не кинозвезда, чьими портретами оклеены заборы, не спортсменка, установившая недавно совершенно выдающийся мировой рекорд, и не эстрадная певица, победившая на конкурсе песни в Сопоте или Сочи. Она бортпроводница, или, если употребить более экзотическое слово, стюардесса,— как вам больше нравится, так и называйте. Работает на внутренних авиалиниях: когда в Хабаровск, когда в Иркутск, когда в Братск. Причем, когда и куда — это неопределенно: бригады бортпроводников не закреплены за тем или иным экипажем, за тем или иным рейсом — летают, куда пошлют.

Работа ее не то чтобы проста, но и не слишком сложна и, в общем, укладывается в десяток каждому летавшему известных словосочетаний:

— Наш рейс номер такой-то, по маршруту такому-то...

— Граждане пассажиры, наш самолет приземлился в аэропорту...

Словом, работа как работа, девушка как девушка.

Тем не менее лицо этой девушки знакомо сотням тысяч, а то и миллионам людей. Ибо она стюардесса с того самого самолета.

...Помните, конечно, историю, случившуюся прошлым августом,— драму с острейшим сюжетом, длившуюся десять часов, причем первый ее акт разыгрался на взлетной полосе Хабаровского аэропорта, а последний —на бетонке подмосковного аэродрома «Домодедово». Помните удивленно-радостные заголовки в газетах — удивленные потому, что впервые в истории авиации воздушная громадина ухитрилась благополучно сесть с такими неисправностями, а радостные потому, что для ста семидесяти пассажиров все окончилось благополучно. Помните, наконец, внеплановую передачу по телевизору, напряженные, несколько растерянные лица людей в форменных кителях, людей, не привыкших к подвижным камерам телестудии, к такому количеству света в глаза и такому количеству зрителей где-то там, в бесчисленных квартирах перед бесчисленными экранами.

Помните!

Ну, значит, помните и бригадира бортпроводников Инну Кирьявайнен. Тогда ее именовали официально, по имени-отчеству, и от этого, а также от строгой формы, а также от напряжения перед телекамерой она казалась старше своих лет.

На самом деле Инне двадцать три года, и больше ей никак не дашь. Волосы у нее светлые, до плеч, падают свободно. Ходит она легко, держится спокойно, говорит просто. Вообще типичная москвичка.

Между прочим, она и есть коренная москвичка. Здесь родилась, здесь выросла, выучилась и продолжает учиться, здесь вступила в комсомол, здесь пошла работать, здесь живет.

И выглядит она москвичкой — есть нечто неуловимое не только в одежде, но и в самом выражении лица. Вид такой, будто торопится то ли на праздничную вечеринку, то ли к подруге на свадьбу... Некоторых гостей Москвы ее двадцатилетние дочери даже раздражают своим праздничным видом. Легкая, дескать, у них жизнь. Маменькины дочки, папенькины нахлебницы...

Инна Кирьявайнен живет одна, без мамы, без папы. Живет на окраине, на Каширском шоссе. Старый дом, где жила она раньше, сломали — вот и дали комнату здесь, в новом районе. Район Инне, откровенно говоря, не слишком нравится: и от центра далеко, и от метро пока не близко. Впрочем, есть и большое преимущество: удобно ездить на работу. Разумеется, удобно по современным понятиям. То есть сперва десять минут автобусом до станции Чертаново, а там электричкой еще минут сорок, до самого конца, до аэропорта «Домодедово». Вот только электрички ходят не часто. Так что с работы Инна порой ездит автобусом-экспрессом, он проходит совсем близко от дома. Он, правда, безостановочный, но, если попросить, шофер тормознет на секунду-другую. Иногда, впрочем, отказывается, провозит до центра: ведь по виду девушки никак не скажешь, что она предельно устала, что ее рабочая смена длится вот уже трое суток, вот уже пятнадцать тысяч километров...

Впрочем, и усталость и прочие трудности Инны — это дело ее личное, об этом она не любит...

Седьмого августа прошлого года она вылетела из Хабаровска в Москву, в самый длинный в стране беспосадочный рейс. Самолет «ТУ-114», время в пути — восемь часов сорок пять минут, сто семьдесят пассажиров, температура за бортом... Температура за бортом низкая, даже в августе мороз, даже в жарком августе до сорока ниже нуля...

Вылетели утром, но утром — по московскому, единому времени транспортников. По хабаровскому уже вечерело. Инна была в пассажирском салоне, когда за стеклами иллюминаторов, в еще темно-синей, только рождающейся полумгле увидела искры. Собственно, искры ли это, на скорости разглядеть было нелегко — просто мельтешило алое.

Инна быстро прошла в пилотскую кабину, и бортинженер рассказал, что произошло. А вещь произошла если не страшная, то уж, во всяком случае, предельно опасная. Когда самолет на огромной скорости бежал по бетону Хабаровского аэродрома, на одном из колес правой тележки лопнула шина. Обнажившийся металл зачиркал о бетон, выбило искры... Уже после взлета с земли сообщили, что тележка горит. Резина разрушилась и распалась, летающий гигант охромел на правую ногу...

Самолет плыл мягко и ровно, потому что под крыльями был прочный, надежный, устойчивый воздух — здесь, на высоте, опасаться было нечего. Но рано или поздно предстояла встреча с землей, и тогда могло случиться всякое, вплоть до самого страшного...

Авария не гроза и не циклон, она никогда не оповещает о себе заранее. Рейс этот считался рядовым, экипаж в нем был рядовой, бригада рядовая...

Командир корабля Игорь Вениаминович Бузик принял решение лететь по курсу, в Москву. Во-первых, все равно надо было избавиться от лишнего горючего — чем меньше его в баках, тем меньше риск взрыва при приземлении,— а расходовать его лучше в полезном полете. Во-вторых, в родном аэропорту и стены помогают. И, наконец, в-третьих, главная забота экипажа — вовремя доставить пассажиров к пункту назначения, и от этой заботы Бузик не захотел себя освобождать даже в столь критической ситуации.

У пилота были свои заботы, у бригадира бортпроводников — свои. Инна вернулась в салон.

В положенный час две стюардессы — аккуратные девушки — разнесли по салону завтрак.

Пассажиры задавали вопросы. Их интересовало разное. Например, как проехать из Домодедова во Внуково, а как в Быково. И где закомпостировать билет до Симферополя.

Инна, естественно, отвечала на все вопросы. Как держалась она тогда! Да почти обычно. Она все понимала, но верила в самолет, верила в пилота, верила в помощь там, на родном аэродроме. И только, может быть, чересчур часто смеялась. И пассажиры радовались, что им попалась такая веселая стюардесса...

Кстати, в обычной своей жизни Инна смеется довольно редко. Чувство юмора развито у нее сильно, но выражается скромно: глянет искоса, блеснет глазами, приподнимет уголки губ... Вообще Инна — человек сдержанный. И не потому, что жалко ей эмоций, а просто знает цену вещам. Слову, поступку, обещанию. Между прочим, деньгам цену тоже знает, и очень хорошо — так уж сложилась жизнь...

Инне было два года, когда умерла мама. У отца вскоре образовалась новая семья, и девочка осталась на руках у бабушки. Бабушка берегла ее, как могла, воспитывала, как умела, кормила и одевала, как позволяли средства.

С детства воспитывала Инну и Москва — самим фактом существования своих заводов и театров, библиотек и стадионов, концертов и дискуссий. Из того, что может дать Москва, Инна взяла немало, хотя и не слишком много, можно было побольше. Но жизнь есть жизнь, не все получается так, как хочется.

После семилетки Инна пошла в медицинское училище. Не то чтобы так уж сильно любила она медицину. Но годами размышлять, выискивая свое единственное место в жизни, у нее просто не было возможности: ведь пока она станет сомневаться да колебаться, бабушке придется ее кормить... А в училище все же была стипендия. Четырнадцать рублей тоже деньги.

Потом Инна работала медсестрой в детской больнице. Вскоре осталась совсем одна: умерла и бабушка. Осталось от той поры воспоминание, как взяла на несколько дней к себе домой четырехлетнюю выздоровевшую девочку, как здорово с ней было и как жалко было потом отдавать приехавшим родителям...

...Самолет еще проглаживал небо где-то над Кировом, еще только чуть-чуть забирал вперед правым крылом, а к Домодедовскому аэродрому уже мчались машины, много машин. Правда, здесь и обычно много машин: съезжаются служебные, выстраиваются в ряд деловитые «Волги» в шашечку, встречают делегации специальные автобусы... Но сейчас к Домодедову мчались иные машины.

Летели «Скорые помощи» на таких скоростях, будто не автомобили, а аэропланы, будто не по шоссе, а по взлетной полосе. Летели тревожного цвета пожарные машины, сложив, будто плотницкие метры, длиннющие свои лестницы, летели безостановочно, сиренами разгоняя «пробки» на перекрестках, тесня к обочинам грузовики и легковушки, летели, красные, на красный свет, и светофоры навстречу им мгновенно меняли окраску.

Самолет между тем прошел все свои положенные километры, пролетел все свои расписанные минуты. Внизу возникло Домодедово.

Но уходили из-под крыльев все новые и новые километры, утекали все новые и новые минуты — и опять и опять возникало внизу Домодедово. Возникало и пропадало то под левым, то под правым крылом: самолет вырабатывал еще оставшееся горючее.

Лучшие специалисты нашей авиации — конструкторы, инженеры, пилоты — непрерывно держали связь с командиром корабля. Любой совет, любую консультацию Игорь Вениаминович Бузик мог получить мгновенно.

Самолет кругами ходил над Подмосковьем, огромными петлями словно обвязывая веселые августовские облака. Полет подходил к концу.

Есть такой авиационный термин, ставший уже не только газетным штампом, но и почти поговоркой: посадить на три точки. Да, так и сажают самолет — на устойчивый треугольник, образованный у маленьких самолетов тремя колесами, а у гигантов, как «ТУ-114», тремя тележками. Бузику предстояло посадить корабль на две точки.

Еще совсем немного — и громадный самолет станет неустойчивым, как двухколесный велосипед. И от того, сумеет ли пилот удержать машину в равновесии, зависело, станет ли вся эта история трагедией или драмой со счастливым концом.

Многое, очень многое зависело и от бортпроводников, от их бригадира Инны Кирьявайнен. Самолет уже больше часа кружил над Москвой, пассажиры начали беспокоиться. А кто поручился бы за исход полета, если бы сто семьдесят человек в салоне вдруг охватила паника. Естественно, пассажиры задавали вопросы. Естественно, получали ответы. Но успокаивали их даже не слова, а весь облик стюардессы: держится просто, ходит легко, говорит весело, и вообще вид такой, будто только что вышла из кафе-мороженого...

Кстати, в авиацию Инна попала практически случайно. Нет, не из-за романтики голубых просторов — к словесной романтике она вообще относится иронически. Просто подружка сказала, что одна знакомая якобы устроилась работать на вертолет медсестрой и что платят там сто рублей в месяц. Поехали на аэродром, а там сказали, что ни на вертолетах, ни на самолетах медсестры не положены, но зато есть такая специальность: бортпроводник...

А став бортпроводником, Инна работала хорошо. И до этого полета и после. Впрочем, она работала бы хорошо и на любой другой работе. Чувство ответственности развито у нее очень сильно. Инна — человек надежный. Это качество ценят в ней и товарищи и руководство, потому в том полете и оказалась бригадиром именно она, самая младшая по возрасту...

...Огромный самолет коснулся бетонки двумя точками и, чуть позже, третьей — больной своей ногой. Он катился по дорожке, как любой приземлившийся самолет, только трясло чуть больше. Колоссальным напряжением сил Бузик удерживал машину в равновесии, и каждая секунда была победой, потому что каждая секунда гасила скорость...

Пассажиры узнали о грозившей им опасности только на земле, верней, на жестком бетоне Домодедова. Не успев испытать страх, они испытали освобождение от него...

Мне приходилось слышать мнение, что, мол, Инна и ее товарищи по бригаде не сделали ничего особенного, просто выполняли свои обязанности, что окажись на их месте другие и т. д... Я возражал, что кратковременная смелость при опасности свойственна многим, но что проявлять спокойное, сдержанное мужество в течение десяти часов — дело другое. Интересно, что сама Инна полностью согласна с первой точкой зрения. Она говорит, что у них в порту бортпроводники вообще очень хорошие, она ничем не лучше остальных, и плохо, что ей досталось слишком много внимания, которое справедливее было бы распределить на всех.

Работает она по-прежнему, летает на восточных линиях. Планку медали «За трудовое отличие» и почетный знак ЦК ВЛКСМ носит на синей не новой форменке. Занимается английским языком, который любит со школы. Еще любит спорт, но времени почти не остается. Жаль: когда-то у Инны были совсем неплохие результаты. По лыжам.


Источники:
1 Л. Жуховицкий - Инна Кирьявайнен, журнал "Смена" №987, июль 1968 года.

Меню
Форма входа
Поиск
Мы в Контакте
Друзья сайта
Уголок небаАвиамузей
SkyFlex Interactive - Русский авиамодельный сайтИздательство «Полигон-пресс»т
Наш баннер
Мы будем вам признательны, если вы разместите нашу кнопку у себя на сайте. Если вы хотите обменяться с нами баннерами, пишите в гостевую книгу:

Сайт Авиационной Истории

Помощь проекту
Если Вам нравится наш проект и Вы готовы оказать нам материальную помощь, то Вы можете перечислить абсолютно любую сумму на наши кошельки:

Номера счетов
Статистика
Яндекс.Метрика